Ознакомительная версия.
– Что, все уже? Слаб ты, братец, на кишки, плохой из тебя воин. Солдат должен уметь обедать пятнадцать раз подряд и спать четыре раза в сутки. Все, коли поел – пора нам перемещаться наверх, а то – смотри – уже на шлем нагадили… Крышкой закрой горшок, не то его потом выбрасывать придется, впрочем… Или вылей. Пойдем, пойдем, они тут до вечера будут друг друга кусать, посменно. Нечто похожее на перпеттум мобиле включилось.
Опять на непонятном говорит… Лин с огромным облегчением покинул вслед за воином место всеобщего обеда, а то ведь на сытый желудок и стошнить может. Гвоздика с раздутым пузиком – на руки, и понадежнее держать, не то эти каркающие твари подлетят и выхватят… Заснул, крошка. И в самый раз, что заснул, Лину легче будет. Час послеполуденный, жаркий, сонный. Воин ушел за трактирный двор, к южному сеннику, где под навесом ему постелили попону: «Вздремну до ужина». И Лин вновь поступил в полное распоряжение Мусиля, а до этого украдкой расположил спящего малыша охи-охи там же, под навесом, неподалеку от храпящего воина: там ему надежнее будет, дядька даже сейчас, в одном исподнем, жуть какой страшный, любая притрактирная пакость его убоится, но вроде бы не такой уж и злой… Лину тоже хорошо бы вздремнуть, либо просто на мягком поваляться после такого-то сытнющего обеда, но кто будет скотине воду носить? Кто навоз в ящик соберет? Кто птицам в птичник зерна натрясет? Кто двор подметет? Все – Лин, он ведь не дармоед какой-нибудь, он при деле. А когда он вырастет, станет взрослым, пятнадцатилетним, то Мусиль начнет платить ему жалованье, так он обещал, и так заведено в их краях. А потом по дороге проедет караван, и там окажется прекрасная принцесса… издалека… из западных земель… И они друг в друга влюбятся и поженятся и уедут навсегда… И с ними охи-охи Гвоздик. А у принцессы пусть тоже будет маленькая охи-охи, а звать ее…
– Лин, иди, иди к Луню, пообедай, я подмету покуда.
– Да я уж ел, Мошка! Там, внизу, в горшке…
– В горшке… Уму все прибрал, прямо из горшка все выпил, никому не оставил. Поешь, поешь, брюхо старого добра не помнит… Ступай, Линочка, Мусиля тоже сморило, спит. И Уму давно уже под телегой, слышишь храп? Говорить не умеет, а храпит – как тигра ревет!.. Замешкаешься – и Лунь уснет. Иди, давай сюда метелку…
Мошка – служанка, старая, сморщенная… Говорят, когда-то, лет сто тому назад, когда она еще молодая была, Мошка считалась вольной городской красавицей-белоручкой и проживала «в номерах», терлась при богатых купцах, носила нарядные платья… А потом состарилась, потеряла смак, и теперь вот, на краю света, в захолустном трактире, одна-одинешенька, доживает свой век в трудах и в слезах, молит богов, чтобы забрали ее к себе… Не забирают…
Лунь бранчливый, но не злой старикашка: хлеба дает вволю, и рыбы не пожалел… Вареная рыба вкусна, однако совсем-совсем не то, что вареное мясо-говядина в похлебке с приправами, которую постояльцу приготовили… Лунь набожный человек, поэтому Лин привычно схитрил: перед тем как приступить к трапезе, он довольно разборчиво, хотя и наскоро, пробормотал две молитвы: Матушке Земле, Богиням небесных вод… А когда рыба, хлеб и юшка закончились – шмыг из-за стола в дверь, безо всякой благодарности богам! Лунь тоже не дурак, но он старый, неповоротливый: хрясь половником по воздуху, а уж Лина и след простыл… И на ужин так же будет: стоит только Лину уклониться от благодарственной молитвы, как жди подзатыльника от Луня! Но Лину не привыкать. Обедают и ужинают живущие при трактире все порознь, а завтракают на рассвете, вместе: во главе стола Мусиль, по правую руку от него Лунь, который ему дальний родственник, по левую руку Мошка, рядом с Мошкой Лин, а напротив Лина – Уму. Мусиль сначала произносит молитву, один за всех, потом он же раскладывает по мискам кашу, и они завтракают. Потом каждый за работу. Мусиль живет бобылем, потому что его жена умерла шесть лет назад, и все ему не собраться, не привезти из города новую супругу… Мошка шепчет, что это он так с горя, что жену он любил и никого другого не хочет. Но что – все равно – недолго ждать новой хозяйки: Луню совсем уж недалеко до кладбища, да и она, Мошка, тоже в землю дышит, а кто будет с хозяйством управляться, Мусилю помогать? Он еще молодой, Мусиль, в нем сил много, желаний много, женщина ему нужна…
– Ты, Мошка, посиди теперь, отдохни, а я зерно сам пересыплю. Я слушаю, слушаю тебя, просто я за крошками отходить буду… Ты бы видела, как он топором по зубам!.. Там такая акулища была…
– Темный человек. У меня от него слабость в поджилках… Как глянет!.. Глаз у него чернее ночи, но с краснотинкой. А как его кличут, не слышал?
– Нет, он не говорил, а что?
– Вроде бы я его видела когда-то… Когда еще в городе жила.
– Ты чего, Мошка, совсем глупая стала? Ты из города сто лет как уехала, а он-то молодой!
– Сто не сто, а девяносто три минуло той осенью, в этой девяносто четыре будет.
– А это меньше ста или больше?
– Меньше. Сама вижу, что молодой, а чудится… старая стала, дурная… Ну куда ты столько сыплешь? Это ж не медведей кормить, а уток.
– Ой, точно, сейчас отгребу обратно…
Так и тянулось почти до сумерек: мужчины по лежанкам разбрелись, а старуха и мальчик всю мелкую работу тянут, и это справедливо: скотину напоить да пол подмести, да утку зарезать всякий может, а вести все хозяйство или хотя бы кухню – не всякий. Уму – с ущербом в голове, разговаривать не умеет, зато может лошадь подковать и колесо починить, а Мошка не может… И Лин не может… пока…
Солнышко за гору – стало попрохладнее, и весь хутор проснулся. Мусиль забегал по своим хозяйским делам, то на Луня накричит, то Уму тычком подгонит… А воин секиру точит, правит военным образом: в левой руке секира, в правой особый камушек, узкий и длинный, которым он по лезвию секиры вскользь постукивает…
– Все готово, господин, и корыто, и вода!
– А на стирку хватит? Мне две рубашки и две пары порток надо бы… И портянки.
– Хватит, конечно! Мошка все сделает, господин. Вот сорочка, господин, простирана, высушена, зашита и поглажена.
– Пусть она мне польет и потрет, поприслуживает, короче говоря. Да не бойся за красотку, не обижу, не нанесу ни малейшего урона чести и девичности, не трону ни персей ее, ни чресл ее, ни ланит ее, слово солдата!
– Ха-ха-ха! Конечно, господин! Ой, давно так не смеялся! Нет у нас женщин, увы, место-то глухое, кто же сюда поедет, им веселье надобно и погляд. И лавки с побрякушками, и кумушки-соседки… Вот им что надо… А у нас – кого такое прельстит?..
– Вдовец?
– Да… мой господин… Еще в год второго неурожая овдовел, когда…
– После расскажешь. Ужин готов?
– Все готово! И помывка, и ужин. Ох, добрым словом вспомните, уж мы постарались… ха-ха-ха!.. Пойду накрывать потихонечку. Мошка!..
Ознакомительная версия.
